— Что сделаю я для людей! — сильнее грома крикнул Данко.
«Намедни» навеяло. Знакомые кадры.
Вы были в 30-километровой зоне, что возле Чернобыля ?
А меня как-то раз туда занесло. Ощущения зашкаливают. Даже дышать страшно. Брошенные деревни и городки вдоль дороги… Заколоченные дома, заросшие дворы и… идеальная трасса. Гладкий асфальт шоссе, будто по нему никто никогда не ездил.
Это был конец июля. Деревья зеленые. Небо синее. Дома пустые. Жуть.
То самое ощущение, что и у Рэда Шухарта в «Пикнике на обочине».
«…а за стеклами – Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с тринадцатого этажа… Так вот посмотришь на нее – земля как земля. Солнце на нее как на всю остальную землю светит, и ничего вроде бы на ней не изменилось, все вроде бы как тринадцать лет назад…»
И вот едем мы в машине и молчим. Это как по кладбищу ехать – тихо и пусто, кажется, что слова – это кощунство. И вдруг видим небольшое стадо коров. Штук 10, наверное. Кто-то живой есть?.. Но ни одного человека мы так и не встретили.
«Время к закату и настроение ход меняет свой. И я рад, что я живой.» (Такая вот печаль. Ария)
Вы были в 30-километровой зоне, что возле Чернобыля ?
А меня как-то раз туда занесло. Ощущения зашкаливают. Даже дышать страшно. Брошенные деревни и городки вдоль дороги… Заколоченные дома, заросшие дворы и… идеальная трасса. Гладкий асфальт шоссе, будто по нему никто никогда не ездил.
Это был конец июля. Деревья зеленые. Небо синее. Дома пустые. Жуть.
То самое ощущение, что и у Рэда Шухарта в «Пикнике на обочине».
«…а за стеклами – Зона-матушка, вот она, рукой подать, вся как на ладони с тринадцатого этажа… Так вот посмотришь на нее – земля как земля. Солнце на нее как на всю остальную землю светит, и ничего вроде бы на ней не изменилось, все вроде бы как тринадцать лет назад…»
И вот едем мы в машине и молчим. Это как по кладбищу ехать – тихо и пусто, кажется, что слова – это кощунство. И вдруг видим небольшое стадо коров. Штук 10, наверное. Кто-то живой есть?.. Но ни одного человека мы так и не встретили.
«Время к закату и настроение ход меняет свой. И я рад, что я живой.» (Такая вот печаль. Ария)
